И тогда я поцеловал ее снова. На этот раз она не вырывалась, наоборот - обняла меня, прижалась всем телом, дрожа, как на холодном ветру. Отскочила.
- Начальство заметит - выговор получишь.
- Переживу.
- Да? Тогда стоит ходить в душ почаще... - и она скрылась за дверью.
Отмокла Даня минут за пять, а потом долго сидела на моем законном столе и разбирала волосы. А когда до конца смены осталось совсем немного, спросила:
- Слава, ты что, девушек только перед душем целуешь, а после нет?
- Не хочу пользоваться твоим минутным настроением...
- Ну-у, дурной!.. - она притянула меня к себе и крепко поцеловала.
* * *
- Что с тобой, Карл? Ты выглядишь как утопленник!
- Ее приговорили.
- Что?
- Прошение о помилований отклонили... Как это? Как? - он вцепился мне в плечи и затряс из всех сил. - Почему?!
- Ты обращаешься не по адресу.
- Какому адресу? Все... Поздно... - Он отвернулся, сел на стол. - Как я ей скажу...
- Ну, давай я...
- Нет. Я должен сам... Завтра. Завтра скажу.
Он ушел, даже не попрощавшись, а я неторопливо обошел секцию, закинул в кладовку забытую Карлом сумку и отправился к Дане.
- Хочу в душ, - подпрыгнула она, увидев меня. Я обнял ее и поцеловал. - Все равно хочу.
Наручники опять отправились ко мне в карман, а Даня, после долгих поцелуев - в ванную. Дрызгалась она там, негромко мурлыкая, не меньше часа, а потом явилась, как господь народу, завернутая в казенное небесно-голубое полотенце.
- Вот так Диана! В тоге. В честь чего?
- Ногти у меня длинные, надо бы подстричь.
- Ай-яй-яй, опять тебя тянет на острое!
- Длинные, - хладнокровно парировала она, - а остальное не мое дело.
- Ну, как скажешь... - я достал из стола ножницы и пошел следом за ней.
Даня уселась на пол в уголке карцера, сложив ноги по-турецки, и царственным жестом протянула мне руку. Тонкие, нежные пальчики. Работой их тут давно не утруждали. Правда, впечатление изысканности портил ободок жесткой кожи вокруг запястий. Я не удержался, осторожно погладил живой "браслет", кисть руки. На ощупь хорошо чувствовалась разница - как будто жесткий брезент переходит в мягкий шелк. Пока я стриг ей ногти, то несколько раз отвлекался на эксперименты. Даже кожа ладоней казалась нежнее, чем на запястье...
- Вторую... - шепнула она дрогнувшим голосом.
Я взял ее ладонь двумя руками, тихонько дохнул на нее, коснулся губами...
- Не могу больше... - она откинулась, увлекая меня за собой, полотенце развернулось, и под ним, естественно, ничего не было, а тело ее била крупная дрожь, руки лихорадочно рвали мою рубашку, крепко прильнули губы...
Она была страстной, ненасытной, и одновременно нежной. Она плакала и благодарила, и просила любви снова и снова, пока не сорвалась в крик... А потом была тихой и спокойной, и я мог спокойно ласкать ее плечи, бедра, девичью грудь, играть волосами.
- Как хорошо... - прошептала она, перевернулась на живот и уткнулась носом в мягкий поролон.
- Ну что опять, - тихонько поцеловал я ее между лопаток, - что ты плачешь?
- Вот, - хлюпнула она, - мне, может, завтра цианид в попку вколют. А ты останешься, будешь гулять, баб трахать, забудешь... Ты не забудь меня, Сла... Сла...
- Что ты, глупая? Мне никогда так хорошо не было... Черт, ну почему ты пересмотра не хочешь? Если неумышленное... Ну, дадут три года... Так ты их уже отсидела.
- Сволочи они там все... Да и если выпустят, кому я нужна? И тебе небось - только побаловаться, - и она заметно затаила дыхание.
- Конечно, побаловаться, - изобразил я солидность, - каждый день так баловаться не откажусь. Правда, в жены ты с виду не годишься, но если подкормить, завить и подкрасить, то, пожалуй, я подумаю...
- Я те подумаю! - Она кинулась мне на шею, свалила на пол, едва не вывихнув мне ногу, и нежно прошептала: - Загрызу...
* * *
Когда я вошел в тесный кабинет капитана Сомова, там сидел Карл Вихнер, но это уже не имело никакого значения.
- Добрый день, капитан. Можете закрывать мою командировку.
- Уже?
- Да.
- Отличная работа, Слава, - он привстал, пожал мне руку, сел на свое место, до-, стал из ящика стола стандартную лазоревую папочку, - Значит, завтра приговор приводим в исполнение.
- Какой приговор? - внезапно встрепенулся Вихнер.
- Диане Боровой.
- А чего вдруг именно сейчас?
- Харл, ты как первый день работаешь, - поскольку свободных стульев не было, я присел на край стола, - Смертная казнь - это наказание. Казнить человека, который сам хочет умереть, бессмысленно. Осужденный должен быть счастливым, радоваться жизни, хотеть жить. Вот тогда казнь свое назначение и выполняет.
- И ты...
- Диана Боровая сегодня попросила прислать адвоката.
- Погоди, а казнь Айры? Ну, после того, как... Это ты?
- Да.
- Сержант Вихнер! - закричал капитан. Но Карл не ударил меня, он вскочил, тихо произнес;
- Трошин... - И, приблизившись в упор, выдохнул, как оскорбление: Ты палач!
- Ах, Карл, братишка. Мир, который признает смертную казнь, не может существовать без палачей. Моя работа нужна людям. Без меня им просто не обойтись.
Р. S. Через два месяца после приведения приговора в исполнение, отец Дианы Боровой сумел выяснить, что адвокат его дочери и потерпевший находились в близких дружеских отношениях. После пересмотра дела, обвинение с Дани было снято, поскольку она действовала в пределах необходимой самообороны.